В России по-польски не получится?

Дмитрий Травин – профессор факультета экономики Европейского университета в Санкт-Петербурге. На экономическом факультете ЛГУ он учился  вместе с бывшим министром финансов Алексеем Кудриным и Андреем Илларионовым, бывшим помощником Владимира Путина.

Стал лауреатом Международной Леонтьевской медали «За вклад в реформирование экономики» — «за выдающиеся заслуги в исследовании вопросов теории и практики модернизации, проблем российской экономики, освещение её реформирования в СМИ и вклад в экономическое образование». Автор книг по экономике, истории и политологии.

В Новосибирске Дмитрий Травин размышлял, применим ли сегодня в России польский опыт  «круглого стола», за которым смогли бы договориться власть и оппозиция…

-- В общем, не секрет, что наша страна находится в состоянии сложного политического кризиса. И это не какой-то штамп! Когда мы говорим о кризисе, мы просто констатируем следующее: из нынешней ситуации нужно как-то выходить… Вряд ли наша страна сможет долго пребывать вот в таком политическом состоянии, в каком сейчас находится – мы должны будем двинуться в ту или иную сторону. А это зависит в значительной степени от ситуации в экономике.

Мы с коллегами посмотрели на различные политические кризисы ХХ века в разных странах и увидели, как те или иные страны из этих кризисов выходили. Мы смотрели на, если так можно выразиться, самую оптимальную модель – модель Южной Кореи или Бразилии, где власть, понимая необходимость демократизации, сама начинает ее, не дожидаясь серьезного давления общества.

Мы смотрели и на очень пессимистическую модель – России 1917 года --  когда власть так и не начала никаких преобразований. Мы посмотрели и на очень интересный и своеобразный мексиканский опыт, когда власть в 30-е годы ХХ века пошла на определенную демократизацию, но исключительно в рамках правящей партии. То есть, условно говоря, произошел переход от персоналистского режима к правлению партии «Единая Мексика». Так можно было бы назвать Институционно-революционную партию Мексики…

Но один из вариантов мне представляется наиболее интересным и актуальным. Эту модель условно можно назвать польской. Но сразу отметим, что наша страна не может буквально повторить ту или иную модель. События 80-х годов ХХ века в Польше: тогда  польский коммунистический режим вступил в состояние острого политического кризиса и после 10 лет этого кризиса пришел к выводу, что с оппозицией нужно вести переговоры, нужно садиться за круглый стол. И в результате этого круглого стола произошла реальная демократизация, власть сменилась..

Наша оппозиция постоянно говорит… Естественно, это слова о том, что политический режим рухнет. Это не очень серьезный подход, но идея о переговорах присутствовала постоянно. И идея политического круглого стола так или иначе выходила на первый план повестки дня. Один из наиболее известных наших политиков, бывший министр финансов Алексей Кудрин прямо заявил, что готов быть посредником между властью и оппозицией. Если та и другая сторона захотят пойти на соответствующие переговоры…

Здесь мы подходим к главной проблеме. Та модель, которая применяется в той или иной политической ситуации – модель выхода из политического кризиса – практически никогда не бывает результатом просто нашего желания. Вот, например, мы хотим польскую модель и не хотим Россию образца семнадцатого года… Но дело не в том, чего мы хотим, а в том, что силу объективно складывающихся обстоятельств у нас есть определенные возможности для выхода из политического кризиса. И мы следуем по тому сценарию, который объективно заложен, а здесь очень важную роль играет экономическое развитие. Польский пример это как раз и показывает.

Почему режим Войцеха Ярузельского после длительного противостояния с оппозицией – профсоюзным движением «Солидарность» -- после того, как лидеры «Солидарности» были интернированы ( казалось бы, жесткий силовой вариант), пошел на круглый стол? Почему за него сели вчерашний гонитель и вчерашний осужденный – Войцех Ярузельский и Лех Валенса? А дело в том, что Польша находилась в очень сложном экономическом положении. Власть старалась проводить реформы так, как она их понимала. Не скажу, что, с моей точки зрения, это оптимальный подход к реформам, но, тем не менее,  Ярузельский искренне стремился к преобразованиям.

Власть старалась проводить экономическую реформу авторитарным образом, не опираясь на поддержку общества. И ничего из этого не вышло! Власть, стараясь проводить реформы, меняла ценообразование, но  цены росли, а рабочие в ответ на это выходили на забастовки, требуя повышения заработной платы. И силовое давление на власть вынуждало ее отходить от принципов своих  реформ, повышать зарплату, и, тем самым, создавать макроэкономическая несбалансированность.

И в какой-то момент оказалось, что выйти из экономического кризиса , не опираясь на поддержку общества, очень сложно! Понадобилось, чтобы какая-то влиятельная политическая сила власть в этом реформаторском начинании поддержала. А кто мог поддержать? Во главе оппозиции фактически стоял профсоюзный лидер, рабочий Лех Валенса. Он в отличие от правителей имел авторитет среди бастующих. И возникла идея: надо сесть за круглый стол, чтобы понять, как эта часть общества могла бы помочь провести реформы. Стороны сели за круглый стол, и в результате получилось то, чего хотела оппозиция, а не то, чего хотела власть. Но, как бы то ни было, прошла демократизация и экономическая реформа.

Перейдем от этой польской истории к нашей ситуации. Может ли у нас экономическое развитие быть двигателем такого рода преобразований? С одной стороны, мы имеем политический кризис достаточно острый, но отличие состоит в том, что в Польше существовало довольно мощное рабочее движение. Лидеры оппозиции были, прежде всего,  представителями этого движения. У нас в России такой ситуации нет. Рабочее движение у нас практически не существует. Более того, мы видели, как в кризисной ситуации Путин поехал в рабочее ядро – в Нижний Тагил – и скорее получил там поддержку.

И второй момент отличает нашу ситуацию. Когда в Польше сформировалось сильное рабочее движение, варшавские интеллектуалы, которые могли и сами выходить на митинги протеста, поняли, что они могут добиться победы только в союзе с рабочим движением. Варшавские интеллектуалы стали помогать рабочему движению, а когда его лидеры были арестованы и интернированы, собирали для них деньги, нанимали адвокатов, заботились о семьях. И в какой-то момент рабочее движение поверило, что варшавские интеллектуалы идут рядом. Таким вот образом объединились интеллектуалы и рабочее движение.

У нас же сейчас ничего подобного нет. У нас интеллектуалы сами по себе, особенно, в Москве, конечно, а рабочее движение само по себе, если оно вообще существует…

Но есть один момент – очень важный: он сближает две модели – угроза очень серьезного и глубокого экономического кризиса, которая стоит сегодня перед нашей страной. Возможно, конечно, этот кризис и не разразится, но, как показали события 2008-09 годов, мы, к сожалению, очень сильно зависим от мировой конъюнктуры. Тот кризис был глубоким, но не длительным – власть имущие даже не постарались тогда как-то поискать политические механизмы выхода. Но, если в этот раз кризис окажется более глубоким и более длительным, ситуация может очень измениться.

Сможет ли оппозиция по-польски ответить на вызов времени? Пока что я не вижу такой возможности…